Волчья река  - Рэйчел Кейн

Я чувствую нешуточный приступ ненависти – и подавляю этот приступ. Или пытаюсь подавить.

– Сэм, если вы с ней были любовниками, просто скажи уже об этом, наконец. – Я ненавижу, когда меня охватывает ревность. Но не могу и отрицать ее.

– Нет, между нами ничего такого не было, – отвечает он. – Послушай, я и раньше рассказывал о том, что был одним из той стаи преследователей, которая травила тебя в Интернете, но… это далеко не всё, что я делал и как делал. Она знает. И собирается использовать это.

– Использовать каким образом?

– Чтобы уничтожить нас, – говорит Сэм. Я поворачиваюсь и бросаю на него долгий пристальный взгляд.

– А она может?

Он лишь мимолетно косится на меня, потом сосредотачивает внимание на дороге. Мы уже поворачиваем на главную улицу. До мотеля примерно пять кварталов. Неожиданно этот путь кажется мне невероятно длинным.

– Она способна сделать всё что угодно, лишь бы заполнить ту бездонную дыру, где когда-то была ее душа, – говорит Сэм. – Это сделал с ней Мэлвин. Она опасна, Гвен. Для тебя и, быть может, для детей. Мне нужно, чтобы ты поняла это и подумала, как нам защититься от этого.

– Опасна ли она физически?

– Я не знаю, честно. Мне кажется, что я уже не понимаю, с какой стороны ждать неприятностей. Недостаточно просто приглядывать за тобой и за собой; нужно следить вообще за всем.

– Мы всегда это знали, – возражаю я. – Всегда. Триста шестьдесят, триста шестьдесят пять. – Это означает «360 градусов обзора, 365 дней в году». Наш личный шифр. И он пока не подводил нас. – Такое ощущение, что ты чего-то недоговариваешь. Я ошибаюсь?

– Нет, – говорит Сэм и делает глубокий вдох. – Еще я получил предложение от одной компании во Флориде. Им нужен частный пилот, который будет всегда наготове. Хорошее жалованье, премии за переработку, полный социальный пакет.

Мне стыдно, но первым делом я ощущаю глубокий ужас при мысли о том, что он нашел настоящую причину для того, чтобы бросить меня. Бросить нас. Я быстро загоняю этот страх внутрь и говорю:

– Поздравляю. Ты думаешь о том, чтобы принять это предложение? – Тон мой звучит обвиняюще, но я ничего не могу с этим поделать.

– Я не думал об этом всерьез. До тех пор, пока не появилась Миранда.

– Ты и вправду думаешь, что она не сможет найти тебя во Флориде? Она выследила нас даже в Стиллхауз-Лейк. – Я отворачиваюсь и смотрю на обветшавшие, выцветшие дома Вулфхантера, проплывающие за окном. Отчаяние, которое излучает этот город, действует мне на нервы. – Я сказала, что не собираюсь больше убегать.

– Я знаю, что ты это сказала. Но обстоятельства изменились.

– Разве? Ты действительно думаешь, что я боюсь какую-то рассерженную скорбящую мать сильнее, чем своего бывшего мужа, который свежевал девушек заживо? Я сказала, что не буду убегать, и я не буду. – Я говорю это жестко. Мне кажется, что сейчас я должна говорить именно так, поскольку это неопровержимая правда: если Сэм примет эту работу во Флориде, если он покинет нас… я не знаю, что это значит. Мы так старались не давать ничему имен и не навешивать ярлыки на то, что было между нами, и теперь я даже не знаю, что теряю; разве что… всё.

Я с трудом сглатываю.

– Сэм… я не могу сделать это. Только не сейчас.

– Мы можем поговорить об этом позже, – произносит он, и я понимаю, что ему тоже тяжело. Быть может, тяжелее, чем мне, если это возможно. – Ладно. Как прошло утро?

– Интересно, – отвечаю я, чувствуя невероятное облегчение от того, что мы сменили тему. – Сегодня после обеда я иду побеседовать с Верой Крокетт – вместе с ее адвокатом. У него некоторые сложности с тем, чтобы получить показания, и возможно, мне удастся ее разговорить.

– Ясно. – Похоже, он от этого не в восторге. – Значит, мы уезжаем завтра?

– Да. – Я делаю паузу. – Это нормально?

– Отлично, – отвечает Сэм. Мне почему-то кажется, что он лжет. Или, по крайней мере, подавляет в себе что-то важное. – Ланни будет рада поговорить с тобой. Я сделал всё, что мог, но разбитое сердце…

– Это то, чем должна заниматься мать? – заканчиваю я. – Вероятно.

Я не говорю, что единственным, кто действительно разбил мое сердце, был первый мужчина, которого я, как мне казалось, любила. Ничто больше не сможет сравниться с чудовищным предательством, которое совершил мой бывший муж, и уж точно ничто не причинит мне такой боли.

Хотя думать о том, что Сэм оставит нас, почти так же больно. Как и о том, что он и Миранда Тайдуэлл были… кем бы они ни были друг для друга. Я гадаю, не солгал ли он мне про то, был между ними секс или не был. Сэм не так часто лжет, но делает это на удивление искусно.

К этому моменту мы уже проезжаем «Макдоналдс», где завтракали утром, а потом сворачиваем к мотелю и паркуемся. Большинство других машин, торчавших на стоянке, уже уехали – я предполагаю, что туристы отправились в лес. Или, быть может, это были парочки, снимавшие номер на одну ночь. Двери в наши комнаты закрыты, но я вижу, что занавески в той, где поселились мои дети, слегка подергиваются. Это слегка ослабляет тугой узел у меня в груди. Сейчас мне кажется, что десять минут – это слишком долгое время для того, чтобы оставлять их одних.

У меня такое чувство, будто кругом враги, и я уже не знаю, кто эти враги.

Мы оба заговаривает одновременно:

– Сэм, я не знаю…

– Извини, что я…

Наши фразы буквально сталкиваются в воздухе, и мы оба умолкаем, ожидая, когда другой продолжит. Он молчит, поэтому заговариваю я:

– Я не знаю, хочу ли вообще сейчас думать об отъезде из Стиллхауз-Лейк. Дети – они только-только начали чувствовать себя в безопасности, а теперь… – Голос мой прерывается. Сэм кивает. – Я не говорю, что ты не должен принимать эту работу. Если хочешь, соглашайся. Я не буду тебе препятствовать.

Выхожу из машины прежде, чем он успевает придумать ответ. Я не хочу слышать этот ответ. Направляюсь прямо к двери комнаты Ланни и Коннора и стучу. Не успеваю стукнуть во второй раз, как дверь распахивается и Ланни бросается мне в объятия. Не разрывая этих объятий, я вместе с ней делаю шаг в комнату.

– Я волновалась, – говорит она и всхлипывает. – Тебя не было так долго!

– Со мной все хорошо, – заверяю я ее. Потом слегка отстраняю ее и окидываю внимательным взглядом. Она либо плакала, либо пыталась не заплакать; глаза у нее распухли, да и в целом вид довольно жалкий. Я снова обнимаю ее и глажу по шелковистым разноцветным волосам. – Ты же меня знаешь. Я тебя не брошу, даже если ты этого захочешь. Потому что я самая несносная мать в мире.

Она тихо смеется и крепче прижимается ко мне. Я смотрю на своего сына, который молча следит за нами поверх экрана ноутбука.

– Привет, приятель, – говорю я, – как дела?

– Отлично, – отвечает он. – Это же не я боялся.